Дайте, посмотрю на меня

Опускается молчание. Бессвязные звуки гитары заполняют помещение.

ПАВЕЛ. Тань, о себе что ли пару слов.

ТАНЯ (усмехнувшись). Как-то это… официально.

ПАВЕЛ (виновато). Не говори… Ну, тем не менее.

ТАНЯ. Все зевотно. Вышла замуж еще в институте. Родила. Муж… затеял пить. Вот — ушла… У нас с самого начала не особенно ладилось… Павел сочувствующе кивает головой. Пока все устраивает. Живу с дочерью у родителей, в Юльке они души не чают — я ничем не обременена. В общем… (несколько отчаянный мазок взгляда по Павлу) я — удобный вариант.

ПАВЕЛ. Действительно, вариант замечательный. Кладет гитару.

ТАНЯ. Вот сейчас-то самое бы время пригубить.

ПАВЕЛ (разводит руки). Самое дикое — неизвестно, вернуться ли наши голубчики вообще. Впрочем, вернутся конечно. Павел встает, ходит. Правой рукой раздумчиво теребит левую мочку уха. (Приглушенно.) Черт, как долго я это не вспоминал… Пожалуй, расскажу… Восемнадцать лет мне было — первый курс закончил. Попал в аварию — порядочно меня потрепало. В общем, в больнице лежал… (На лице умещается легкая улыбка) И так случилось, что травма была связана с сильными болями. Доставали они меня капитально, порой света белого не видел — изматывали… Итак, сентябрь. Пасмурный вялый денек. Пашня угрюмых облаков заволокла небо, сорит мелкий докучливый дождь. В общем, мерзость… Лежал я на первом этаже, в реанимации — в одиночестве, стало быть. Единственное занятие, которым в силах был заниматься — пялиться в окно… (Лицо ушло в бытовое выражение.) Вот представь, больничная ограда — чугунный частокол — по за ним аккуратная аллейка: раскидистые тополя, мокрый асфальт. И все сочится. Словом, мерзость… И по этой аллейке в мрачном одиночестве плетется — иначе не скажешь — совершенно промокшая, совершенно не имеющая возраста женщина. В одной руке авоська, в другой. Зонта, понятно, нет… из под платка уронились прилипшие пряди. Голова опущена… и в лице жирным шрифтом начертано одно выражение — провались эта жизнь пропадом!.. И вот знаешь, лежу я, смотрю… и думаю, — славная ты моя!. Павел сел, склонил голову, обратно очутилась уже чуть виноватая улыбка. Надо же… отчего-то вспомнилось. Пауза.

ТАНЯ. А я мечтала океанологом быть… и пожалуйста — налоговый инспектор.

ПАВЕЛ. Ну а что, я слышал, заработки приличные.

ТАНЯ. Так. Кассовый аппарат обсудили — пора переходить к оставшемуся? (Смешок Павла.)

ПАВЕЛ. Действительно, порцию бы теперь окунуть — самое то. Павел берет гитару, однако тут же кладет обратно. Встал, прохаживается.

ТАНЯ (серьезно). А я вот пять лет с гением прожила… Павел останавливается, смотрит. Да ты о нем, вероятно, слышал. Заворыкин.

ПАВЕЛ. Заворыкин?.. Анатолий?

ТАНЯ. Это мой муж.

ПАВЕЛ. Шутишь!

ТАНЯ (смеется.) Я не похожа на жену гения?

ПАВЕЛ (смущенно.) Нет, разумеется… Хе-хе… то есть, я другое имел в виду, но… Я вообще-то его практически не знаю, но конечно наслышан. Там же были какие-то сумасшедшие перспективы. Еще студентом — статьи в американских журналах, приглашения.

ТАНЯ. Да. А теперь вот пьет

ПАВЕЛ. Господи, Таня! Веришь ли, это был единственный человек, которому я завидовал!

ТАНЯ. Он удивительный. Гениален во всем… (В голосе появляется температура.) Боже, как он меня окрутил — три дня я жила в умопомрачении!.. Да и после. Он умел создавать иную жизнь, иное измерение. Этого не перескажешь.

ПАВЕЛ. Теперь тебе постно с мужчинами.