Клетка

Муж. Мне совсем нетрудно удовлетворить вас. Тем более что раньше ли, позже ли, но нам всем придется предстать здесь в обна­женном виде. Я просто чувствую это. Кучи тряпок, которые полетят на пол... Что же, с этой точки зрения Клаудиа была не про­сто удовлетворена, она была пресыщена. Любовь! Эта мешанина! Это божественное, желудочное опьянение! Всю жизнь я меч­тал о настоящей любви, о единственной ве­ликой любви, а с Клаудией... Была ли у нас точка соприкосновения? Пробуй, чи­тай, смотри, в конечном итоге мы решили все проблемы, копируя чужие примеры: ли­тературы в этой области не перечесть. Та­ким образом... при немногих, но удобных костюмах она была от случая к случаю, уж не знаю, то инфантильной кассиршей, то наивной королевой, то пошлой разврат­ницей. Я соответственно то швейцарцем, то необузданным землемером, то лживым свя­щенником и так далее. «Я хочу испить твое­го божественного напитка»... Словом, куль­тура сыграла свою роль. (Любовнику.) Скажите же теперь нам, а с вами, как ве­ла себя Клаудиа?
Любовник. Какой она была со мной? Откро­венность за откровенность. Мне ни разу не пришлось ничего ей повторять. Так, минут­ная рассеянность время от времени, со вся­ким бывает. Клаудиа! Клаудиа!! Этого было достаточно, и она возвращалась, жи­вая, серьезная, с интересом слушая, что я ей говорю. А я говорил с ней немало, уве­ряю вас. Практически нет такой темы, ко­торую мы не затронули бы в наших бесе­дах. Добавлю: включая самые сложные, самые интимные. Скажу без ложной скром­ности, что я всегда умел препарировать лю­бовь во всех ее тончайших нюансах, взве­шивая и анализируя каждый факт. Идол-жен честно сказать, что после таких про­никновенных и глубоких бесед о любви мы оба, но она в большей степени, чем я, чувствовали себя опустошенными. Она обычно подходила совсем близко ко мне, кладя руку на мои губы и очень нежно шептала: хватит!
Пауза.
Надеюсь, вы меня правильно поняли.
Муж. Еще бы! Вы все так ясно изложили.
Мать. Какой там ясно! Приливы и отливы, замкнутый круг, божественный напиток, беседы о любви. Вот уже час, как мы раз­говариваем, а я понимаю все меньше. Что произошло с моей бедняжкой Клаудией? Что именно? И почему?
Порыв ветра надувает шторы и распахи­вает дверь справа. Все, за исключением Мужа, инстинктивно прижимаются друг к другу. Через раскрытую дверь видна боль­ничная мебель.
Это она, о боже!
Психиатр. Да нет, нет. Это, должно быть, ве­тер. Успокойтесь, синьора. Подождите. (Подходит к открытой двери, вполголоса.) Клаудиа?! Ты здесь? (Заглядывает в ком­нату, очень аккуратно закрывает дверь.) Нет, она спит.
Муж идет к окну, закрывает его, все вращаются на свои места.
Отец. Да! Ребус, да и только. Признаться, нуж­но большое мужество, чтобы сделать... в общем, выброситься.
Психиатр. Или мужество, или страх.
Мать. Страх? Чего?
Любовник. Некоторые люди, я где-то читал, слышат голоса. Есть будто бы что-то неот­вратимое, что толкает их на подобные по­ступки. Это действительно так?
Психиатр. Если существует мания. Страдала ли ею Клаудиа? Я не заметила.
Отец (Мужу). А те видения, о которых ты го­ворил раньше, при комиссаре? Что они за штука?
Психиатр. Какие видения?
Любовник. Видения? Клаудии?
Муж. Она вам об этом не рассказывала? Неу­жели?
Мать. Я тоже об этом ничего не знаю. Понача­лу я решила, что все это ты придумал в тот самый момент.
Психиатр. Может быть, вы будете так лю­безны и введете нас в курс?