Клетка

Муж. Да ничего особенного. Я бы не называл это видениями. Она немного беспокойна, вы же все это знаете. Время от времени, наталкиваясь в газетах на какое-нибудь сообщение — тяжелое, грубое — может быть, в этом вся разница, мы этого даже не замечаем,— она останавливалась, раз­мышляла, а вечером, нет, даже ночью, ког­да сон не идет, говорила об этом. Зача­стую это так — фантазии без конца и без начала.
Психиатр. О чем речь? Какие сообщения?
Муж. Ну эти, как же их назвать? Отрицатель­ные. О тяжелых несчастных случаях, о на­силии.

Психиатр. Не могли бы вы привести какой-нибудь пример?
Муж. Например, семь или восемь месяцев на­зад ее застолбило на напалме, где-то она увидела фотографию почерневшего ребен­ка, уж не помню какого: то ли китайца, то ли араба, то ли негра.
Мать. Во всяком случае, не белого?
Муж. Нет-нет, не белого. Это, бесспорно, была мрачная фотография, но она говорила о ней целыми неделями. Даже что-то выясня­ла, прочла все, что можно было прочесть, выискала, уж не знаю где, другие тошно­творные фотографии, аккуратно складыва­ла их.
Психатр. А где же видения?
Муж. Уже подхожу к ним. Среди всего прочего она нашла биографию изобретателя. И вот как раз ночью начала говорить о нем. Это некий Физер, кажется, профессор Гарвард­ского университета, который потратил на напалм — это на самом деле всего-навсего что-то вроде желе из двух соединений алю­миния — годы исследований.
Отец. Я видел его в каком-то документальном фильме. Он казался очень и очень прилич­ным человеком, серьезным, образованным.
Муж. Вот именно, а она утверждала, что его следует убить.
Любовник. Я не доводил ее до состояния та­кой агрессивности.
Мать. И вы думаете, что я поверю в подобные вещи? Моя Клаудиа....
Муж. Она не говорит этого агрессивным тоном, напротив! Может быть, я не так рассказал. Она не говорит: нужно — и так далее. Нет, она «видит». По ее словам, она видит ста­риков с узкими глазами, уже мертвых, их тела покрыты рубцами. Они подходят к до­му этого Физера, убеждаются, что он там, а он там, и слушает «Санктус» из «Мессы» Моцарта. Затем, совершив глубокий пок­лон, эти старики бросают в окно гостиной напалмовую бомбу.
Мать. Но это ужасно!
Любовник. Точная и жуткая фантазия. Для меня это новость.
Отец (скорее про себя). Значит, она действи­тельно сумасшедшая.
Мать. Будь добр, не говори так.
Муж. А в заключение она произнесла фразу, которую я приводил до этого, о леммингах.
Психиатр. А именно?
Муж. Что мы, к счастью, стадо двигающихся леммингов. Вы знаете, что это такое? Я нет.
Отец. Да-а-а!
Пауза.
Любовник. А если мы, простите, вместо этих таинственных ночных фраз обратимся к
тому, что она говорила днем? Только прос­нувшись — сегодня, вчера? Я, правда, не заметил ничего или почти ничего, что бы меня поразило. Возможно, и вы тоже. Так вот я спрашиваю себя: возможно ли это? Возможно ли, что нигде и ни в чем не ос­талось никакого следа того, что они соби­ралась сделать?
Отец. Вот именно.
Любовник. Я вот помню простую фразу, правда, далеко не обычную, она произнес­ла ее вчера вечером, когда мы стояли у входа в дом: «Лихорадка повсюду». Навер­но, не случайно; я забыл, в какой связи она это сказала. А вы?
Отец. За несколько минут до того, как мы се­ли за стол, я слышал, как она сказала со­баке: «Здесь, внутри ты не можешь боль­ше оставаться». Не знаю, почему мне так запомнились эти слова.
Любовник делает заметки.
Мать. Перед тем как сесть за стол, Клаудиа кому-то звонила, вы помните?
Отец. Нет.
Муж. Нет,