Клетка

Психиатр. Именно поэтому лучше не я. Это же не профессиональная беседа. А вот вы, знаете ли, самый подходящий.
Муж. Ах так? Хорошо. Но о чем я его должен спрашивать?
Психиатр. О чем угодно. Здесь важно толь­ко то, к чему мы придем.
Муж. Значит, что угодно, да? В каком вопросе вы чувствуете себя наиболее подготовлен­ным? Ах, не то.
Отец. Я помогу тебе. Мне пятьдесят пять лет. Как я прожил их? И что приобрел по пути? И что потерял?
Муж. Совсем неплохо для начала. Совсем не­плохо!
Психиатр. Я бы хотела поконкретнее, прямо сразу.
Отец. Минуту, прошу вас. Перелетные птицы всегда возвращаются в одно и то же ме­сто; одни и те же деревья, горы, в конце концов даже облака. А мы?
Любовник. Мы тоже, разве нет?
Отец. Да, голод, жажда, половой инстинкт. Но у нас есть и другое. Смерть. Вот что еще есть у нас.
Любовник. Иу них тоже.
Отец. У нас это иначе. Над нами — культура, личные иллюзии... (После паузы.) Однаж­ды я убил человека.
Психиатр. Как?
Любовник. Что вы сказали?
Муж. Кого?
Мать. Смешно.
Отец. Я думал, что не смогу взглянуть на труп. Я наклонился над ним. «Я — это ты,— го­ворили его глаза. — Это не меня ты раз­давил своей машиной, а себя самого».
Психиатр. Ах, машиной!
Любовник. А потом?
Отец. Все случилось быстро: я был спокоен, прекрасная погода, пустая дорога...
Психиатр. Расскажите нам.
Отец. Боже, во что превратилась голова!
Мать. Нет, расскажи все по порядку, сначала. Раз уж ты начал, расскажи все.
Отец. Ладно. Это было четвертого апреля ты­сяча девятьсот шестьдесят второго года.
Психиатр. А Клаудиа?
Отец. Клаудиа сидела рядом со мной. У нее было что-то вроде истерики, бедная девоч­ка! •
Мать. Здесь я должна тебя немного поправить: Клаудии не было.
Отец. Была, как не было! Я прекрасно помню. Говорила, что я наделал... Плакала всю дорогу, я никак не мог ее успокоить.
Мать. Это была не она, а если уж быть точ­нее, ты и не убил этого человека, по край­ней мере в прямом смысле этого слова.
Отец. Она вечно вмешивается в то, что ее не касается. Как ты можешь говорить, что я не убил?
Мать. Он был пьян, перебежал тебе дорогу, ведь в конце концов тебя оправдали на суде.
Отец. Ах, это правосудие! Адвокаты! Что они могли знать?!
Мать. Для того, чтобы убить, надо родиться убийцей, дорогой. Преступление! Да ког­да это ты был способен на такое?!
Отец. До сих пор я чувствую это как камень на шее, от которого никак не могу осво­бодиться, он мучает меня и днем и ночью...
Психиатр. Это может быть одна из форм гордости.
Отец. Неправда!

Мать. Или же ты стремишься выставить напо­каз несуществующую вину, чтобы скрыть таким образом другую, истинную.
Отец. Какую же?
Мать. Кто-нибудь еще был с тобой в тот день в машине.
Психиатр. Кто же?
Мать. Это он должен сказать.
Отец. А, по-твоему, кто это был, ну-ка!
Муж. Ваша секретарша.
Пауза.
Отец. Почему вы все на меня так смотрите?
Муж. Я — потому что меня это начинает инте­ресовать.
Отец. Это длилось шесть месяцев. Очень хоро­шая была девушка. Но я не помню даже ее лица.
Психиатр. А не смутит ли вас, если я спро­шу, какие примеры вы подавали дочери?
Отец. Примеры?! Если счастье в супружест­ве — это пример... если пример — подлин­ное, глубокое согласие...
Муж. Согласие с секретаршей?
Отец. Гвидо, ну хоть ты!
Мать. Счастье, состоящее в основном из мол­чания, из неосмысленных взглядов...
Отец. И из искренних забот, подарков, любез­ного внимания... цветов на рождество.
Мать. Все это кончилось лет десять назад.