Мечта о насилии

ГИЛЛЕРСОН. Да, бросьте. (Молчит.) Наследие Первой мировой войны - не только павшие, но и пленные. И в Комиссариате иностранных дел считают, что с возвращением соотечественников нужно спешить. Правильно я говорю, Роман?
ЯКОБСОН (обращаясь к Нетте). А вы, Теодор, судя по фамилии, латыш или немец?
НЕТТЕ. Да, латыш. Сын сапожника, в прошлом - подпольщик-революционер, а ныне -  дипломатический курьер Советской власти, вооруженный не только идеями Ильича, но и оружием системы маузер.
ЯКОБСОН. Тише ораторы, ваше слово, товарищ маузер!
НЕТТЕ. Это чьи то стихи?
ЯКОБСОН. Чьи-то стихи? Да это же Маяковский! Не знаете? Это не человек, это буря в сердце революционного урагана!
НЕТТЕ. Я слышал о нем весьма неприятные отзывы, а иногда и просто грубую брань.
ГИЛЛЕРСОН. Друзья мои, не ссорьтесь.
ЯКОБСОН. Таких людей, как Маяковский, либо любят, либо проклинают. Скажу вам честно, Теодор, мы с ним друзья. Знаете, когда он читает стихи, мне кажется, что со мной говорит космос. Что какой-то индийский бог Шива пронзает миллионы людей одним лишь своим взглядом, и тысячи огненных вихрей срываются с поверхности солнца в ритме его поэтического дара. Трещит скорлупа земного шара, выдавливая из себя гной уходящих цивилизаций. Мы другие, мы новые, а он дыбит шкуру зверя, имя которому -  футуристическая индустрия!

4 СЦЕНА
ЗВОНОК
Вновь комната Маяковского. Он с кем-то на диване. В комнате полутьма.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Ну, вот ты и уснул, а я опять одна.
МАЯКОВСКИЙ. Прости, но всегда хочется спать… после.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Ты эгоист.
МАЯКОВСКИЙ. А как же свободная любовь, а? Ты же сама говорила Лиля: «Свободная любовь – дитя революции».
ЛИЛЯ. Что я говорила? Что? Ах, свободная любовь! Конечно, свободная, но не лицом к стенке после всего. Это, знаешь, не по-товарищески.
МАЯКОВСКИЙ. Но что же мне делать? Разве я тебя не удовлетворил?
ЛИЛЯ. Удовлетворил. Но так нельзя. Ты что, сам этого не понимаешь? Ты что, любишь только себя? Только себя? Ты это любишь? А эгоистам не будет места в коммунизме. Это общество коллективистское, где всем будут править солидарность и взаимовыручка.  Надеюсь, эгоистов там будут кастрировать!

Маяковский встает и идет к окну.

МАЯКОВСКИЙ. Уже светает. Люблю воскресенье. В воскресенье в коммунальной квартире нет очереди в туалет и в ванную.

Звонок телефона. Маяковский выходит из комнаты, идет к телефону, висящему на стене, снимает трубку.

МАЯКОВСКИЙ. Да.
ГОЛОС. Маяковского, будьте добры!
МАЯКОВСКИЙ. Это я. А кто это?
ГОЛОС. Маяковский, вы заслужили смерти! Жестокой и кровавой расправы! И, значит, дни ваши сочтены. Мы, ратники Господа нашего Иисуса Христа, святое воинство Николая II, невинно убиенного, приговариваем вас в числе других жертв к смерти. Умри, гадина, и умри так,  чтоб другие все поняли…

Гудки. Маяковский возвращается в комнату и садится на кровать к Лиле.

ЛИЛЯ.  Кто это в такую рань звонил?
МАЯКОВСКИЙ. Гнида какая-то. Недобиток. Убить меня угрожал.
ЛИЛЯ.  Серьезно?
МАЯКОВСКИЙ. Ну, если хотят убить, пусть попробуют. Я ведь не прячусь по углам, как всякая сволочь,  я на виду.

5 СЦЕНА
СКУКА

Комната ожидания на Белорусском вокзале. На скамье расположился Нетте, рядом с картой  его напарник Махмасталь.

НЕТТЕ. Вся наша курьерская жизнь - либо ожидание поезда, либо ожидание вокзала. Мы все время чего-то ждем. А оно, это «что-то», либо к нам приближается, либо нет.