Мейерхольд

А в отцовском доме не спят. Сестра уговаривает ис­томленную мать отдохнуть и прилечь. Доктор с горест­но-значительным выражением лица моет руки над мра­морным умывальником. На кухне греют воду для грелок. В гостиной, с Библией в руках, сидит пастор. Никто не упрекает Карла за позднее возвращение, но он уходит к себе во флигель с чувством непонятной вины и одно­временно с чувством протеста против невысказанных упреков...
Через несколько дней в «Пензенских губернских ве­домостях» появилось извещение в траурной рамке:
«Альвина Даниловна Мейерхольд с детьми с душев­ным прискорбием извещают всех знакомых, что 19 февраля сего года в 2 часа ночи, после продолжительной тяжкой болезни, скончался любимый ею супруг — Эмиль Федо­рович Мейерхольд».
Однажды В. Э. полушутя сказал, что в его биографии самый роковой месяц — февраль. Он родился в феврале, отец умер в феврале, первая рецензия о нем была в феврале, он ушел в феврале из университета и через шесть лет — тоже в феврале — из Художественного те­атра, в феврале другого года получил приглашение от Комиссаржевской...
Разговор этот происходил в январе 1938 года, вскоре после закрытия театра его имени.
— А вот теперь я до февраля не дотянул. Или форту­на по старости стала неточна...
Добавим, что смерть его также приходится на фев­раль...
После похорон сначала в доме все шло по многолет­ней инерции, и еще долго казалось, что в соседней ком­нате вот-вот раздадутся тяжелые шаги и громкий голос Эмиля Федоровича. Один из старших братьев засел в конторе и листал бухгалтерские книги, к которым рань­ше глава фирмы никого не подпускал. Постепенно стало выясняться, что «дело» находится вовсе не в благопо­лучном состоянии и семья совсем не так богата, как это казалось по привычке и по образу жизни, установленному отцом с показной широтой.
Впрочем, Карла это все мало интересовало. Он меч­тал только о независимости и уже давно знал, что не станет участвовать в продолжении отцовского «дела».
Книги, дневник, товарищеские кружки и театр, театр, театр...
Огромное впечатление произвели на него гастроли молодого актера Н. П. Россова, еще только начинавшего свой путь трагика-гастролера. Он играл в «Гамлете», «Отелло» и «Дон Карлосе», и семнадцатилетний гимна­зист не пропустил ни одного спектакля. Гастроли про­ходили с необыкновенным успехом, билеты брались в кассах с бою, зрительный зал казался наэлектризован­ным, повсюду говорили только о Россове и особенно о Россове — Гамлете.
Именно с этого времени началось увлечение Мейер­хольда этой пьесой, «лучшей пьесой в мире, в которой есть все», как он говорил, и мечту о постановке которой пронес через всю свою жизнь.
Юный Карл бредил Гамлетом, повторял монологи и реплики, читал отрывки товарищам, схватился, по свое­му обыкновению, за критическую литературу, почти выучил статью Белинского о Гамлете — Мочалове.
Случилось так, что именно в дни россовских триум­фов в Пензе, ставших началом его всероссийской славы, в приступе белой горячки отравился стрихнином доктор Тулов. Мейерхольд позднее вспоминал: