Мейерхольд

«Целые дни проводили мы в этом сарае. На первых порах окрестные дачники очень беспокоились, недоуме­вая, что это за люди собираются, по временам сильно шумят, кричат. Потом узнали, что это актеры готовятся к сезону, и перестали обращать на нас внимание»,— вспоминала М. Ф. Андреева.
Кроме репетиций много забот и труда отнимали мон­тировочные работы, шитье костюмов, изготовление бута­фории. Сначала отдельные мелкие инциденты и ссоры нарушали общее согласие. Филармонисты плохо ужива­лись с несколькими провинциальными актерами: не сразу был найден тот интеллигентный тон артистического общежития, которым впоследствии художественники удив­ляли всех. В письмах Мейерхольда и Станиславского есть упоминание об этом.
«Был как-то печальный случай личной ссоры между двумя актрисами, не имевший никакого отношения к театру, но очень мешавший ходу работы. И тут впервые мне пришлось видеть, как плакал Константин Сергеевич. Он всхлипывал, как ребенок, сидя на пустыре за сараем, на пне большой срубленной сосны, сжимал в кулаке носо­вой платок и забывал вытирать слезы, градом катив­шиеся по лицу.
— Из-за своих личных дел! Из-за своих мелких, лич­ных бабьих дел губить настоящее, общее, хорошее дело, все портить!..
Видели его слезы не многие, но, очевидно, они креп­ко подействовали: кому следовало — стыдно стало, и лич­ная ссора немедленно прекратилась» (Андреева М. Ф.).
Но в основном господствовало бодрое настроение людей, занятых любимым делом.
В одном из пространных писем к Немировичу-Данчен­ко в Ялту Станиславский так характеризует атмосферу работы: «Общее настроение — очень повышенное. <…> Хороший тон. Серьезные репетиции и главное — неведомая им (актерам.— А. Г.) до сих пор манера игры и работы. <...> Порядок на репетиции сам собой устроился об­разцовый (и хорошо, что без лишнего педантизма и генеральства), товарищеский».
Недавние экзаменационные успехи, товарищеское при­знание как вожака и «заводилы», широта открывшихся перспектив, выросшее в связи со всем этим самоуваже­ние вскружили Мейерхольду голову, и ближайшее буду­щее стало представляться ему цепью побед. Просыпаясь утром, он чувствовал радостное возбуждение от предстоя­щего дня. Было сознание крепнущих сил, ничто не казалось невозможным, его опьяняла собственная отвага...
И вдруг все переменилось самым неожиданным и жал­ким образом. Вернулось полузабытое ощущение беспо­мощности, он угадывал недовольство собой, чувствовал, что не оправдывает возлагавшихся на него надежд, робел, терял смелость, искал объяснений в чьей-то несправедли­вости, понимал, что это глупо, обижался, приходил в от­чаяние...
Театр должен был открываться «Царем Федором Иоанновичем» Алексея Толстого. На главную роль в труппе был объявлен конкурс. Ему дали понять, что он вероятнейший и ближайший кандидат. Со своим стремительным вообра­жением, он совершенно в это поверил и не представлял, что может быть иначе, и вдруг — заминка, что-то произо­шло. Его кандидатура не то чтобы отставлена, но стоит под вопросом. Активно пробуют других. Он потерял под ногами почву, сам засомневался в себе, испугался, смутился, лишился уверенности.