Не съеденные ленинградцы

Профессор – Друзья мои, третья волна пришлась на семидесятые годы. И я беру на себя смелость утверждать, что это молодое пополнение даже не представляет себе, какой опасности подвергается в этом городе. Да-да, именно опасности!
Викуша / напевает/ - Ах, я волна, непостоянная волна. От всех опасностей я ускользну.
Профессор - / шутливо ловит «волну» /  А я как представитель старой гвардии, считаю своим долгом предупредить о тлетворном влиянии этого города.
Вот вы, прекрасная Викуша, и вы, молодой человек, простите, запамятовал ваше имя-отчество?..
Рифат Саибов - Просто лейтенант. Как в милиция.
Профессор - Конечно-конечно, разрешите, товарищ старший лейтенант, я вам в бокал еще таблеточку брошу?
Рифат Саибов - Нэ положено.
Профессор - Понимаю-понимаю, а я, знаете ли, себе положу.  /Садится в кресло./  Прекрасный напиток! Пьешь - и словно переносишься в холл парижской гостиницы /спохватывается, что не то сказал/.  … Мда-а, так вот: на правах, так сказать, человека пострадавшего… предостеречь…
Вера Ивановна - Да ладно вам, Профессор, плакаться! Мы все тут пострадавшие.
Профессор - Да-да, именно так. Но я - единственный, кто серьезно пострадал именно на почве Ленинграда.
Людмила Афанасьевна - А с виду никак не скажешь: такой представительный мужчина, холост, полон творческих сил.
Викуша – Между прочим, Профессору предстоит поездка на стажировку в Швецию.
Профессор / целует руку Викуше./ - И все-таки я чувствую, как во мне зреет раковая опухоль. Мое проклятье – дети, наследие этого города.
Вера Ивановна – Это вы про девок своих? Да выучим мы их! И не таких дебилов советская школа в люди вывела. А с вашими соплюшками – и подавно справимся!
Профессор – На вас вся надежда.
Вера Ивановна - И вообще, дались они вам, эти ленинградцы! Я вот, можно сказать, тоже почти ленинградка, и ничего. Сама вот этими руками высшее образование себе добыла. Никто не помогал. И теперь Заслуженный учитель!
Трофим Савельич - Чо, елы-палы, Верка права - ленинградец ленинградцу рознь! Я, может, тоже одного знаю: с виду – тьфу, сморчок, а свой. Его, значит, чо попросишь, мол, Миш, сбегай – так он мигом.
/Вера Ивановна мирно засыпает. Весь последующий диалог идет под аккомпанемент ее храпа./
Викуша - А я, Профессор, представьте себе, никогда и не видела этих ленинградцев. По роду работы я связана исключительно с иностранцами, и мне даже трудно представить опасности, о которых вы говорите./Массирует шею Профессора/
Людмила Афанасьевна - Вот и прекрасно, милочка, что вы никогда ленинградцев не видели. Ничего в них хорошего нет. Вечно с заложенным носом, гундосят – не поймешь что. Веки – опухшие, зрачки из щелочек торчат, как пулеметы. Все им не так, все не эдак. Для меня, например, ленинградец – и не мужчина вовсе!
Профессор - Я всегда доверял женской интуиции, и должен признать, что портрет, нарисованный художническим нутром, весьма правдоподобен. Более того, ленинградец не просто болен, он мертв. И теперь, разлагаясь, он отравляет другие жизнеспособные организмы.
Викуша - Подумаешь, страсти какие! Порядочный человек всегда найдет способ не соприкасаться с этими отжившими ленинградцами!