Небесное вино

Свет направлен на Полину. Джо смотрит в глазок видеокамеры. Гаснут огни города, прозрачный занавес открывает площадку в глубине сцены слева.
Шахматный столик с фигурами. У вертикальной доски  демонстратор партии. Даша  уходит со сцены мгновением позже.
Полина. Я ничего не понимала в шахматах. Славка несколько раз брался научить меня правилам, я расстраивалась из-за своей бестолковости и мы оставили это. Но я всегда приходила смотреть, как он играет, болела. Я была бы отличной женой престарелого гроссмейстера.
Алексей. Нелепое занятие - учить женщину играть в шахматы. Разве что тренировать хорошенькую одалиску. Проигрываешь ей, а она тебе отдаётся.
Полина. (Улыбается в ответ.)  Зрители следили за тем, что происходит в партии по  фигурам на большой доске, демонстратор, непростая работа, должен был воспроизводить  ходы  игроков, записывать их и переставлять стрелки больших часов. По ним зрители понимали, сколько остаётся времени у каждого до конца партии. Слава постоянно оказывался в цейтнотах, потешно тряс ногой при этом, а демонстраторы не любили его за то, что в цейтнотах играют очень быстро, а быстро управляться с шестом,  перемещать большие фигуры довольно трудно. В тот последний в нашей жизни вечер он был сам не свой. У него вообще были нервы наружу, как у вас, Мика, не обижайтесь.
Мика. Что вы, Полина. Всё правда, всё так и есть...
Люба. Вас, Полина, не проведёшь. Жить с психопатом трудно,  я вот не смогла.
Мика уходит.
Артём. (вслед) Ты же знаешь, Любку,  язык без  костей. Мика! Как пацан, честное слово... (Следует за ним.)
Полина. Это было первенство Ленинграда. Самый важный и последний турнир в его жизни. Он его недоиграл, а как замечательно начал. У меня сохранилась таблица. В его графе четыре единицы и дробь - четыре с половиной очка из пяти возможных набрал мой дорогой мальчик. Это блестящий результат. В его графе есть и ноль - но это не поражение. Или это и было настоящее поражение? Он ужасно боялся одного из участников, Пилиповского, боялся не как  шахматиста… Тот приходил на тур в белоснежной милицейской форме. Я напрасно смеялась над страхами Мики.
Люба. Над кем, простите?
Полина. Что я сказала? Над Славкой, конечно. Славочка был убеждён, что его непременно посадят.  Вообще-то в сороковые крепко сажали, но  Слава зря себя изводил. Не говоря уж, чему быть...  Подающий большие надежды шахматист, шахматистов они почти не трогали. Многие выезжали на соревнования за рубеж и даже после этого оставались на свободе. У Славы был шанс, мог вырваться из конуры.  В его комнате было очень темно, горела одна крохотная лампочка, а с потолка постоянно текла вода и он собирал её в тазы и банки. Он ещё ужасно боялся своего умершего соседа - счетовода Чернышёва. Точнее сказать, он боялся писем, которые приходили этому уже зарытому в землю Чернышёву за подписью “Обком профсоюза”. Славка никак не мог взять в толк, что это просто ошибка, что профсоюз требует от покойника забрать выделенную ему путёвку в Ессентуки. Слава придавал этому какой-то смысл.  В их общежитии не было водопровода. Он жил на Малой Охте. Ближайшая водонапорная колонка была почти за километр, причём в десятке шагов от огромной свалки. Когда Славка ходил за водой, там обязательно жгли мусор и жирные вонючие хлопья летели за ним. Ему нелегко было выглядеть аккуратно, как подобает талантливому первокатегорнику, будущему чемпиону. Его часто фотографировали, моего милого.