Небесное вино

Пилиповский. Вот какой получился необычный во всех отношениях день. Партию я, как ни крути, выйграл. Исторический факт – в таблице отмечено. Правда и победитель и побеждённый выбыли из турнира. Полина опять – таки. Хорошо было гулять, жаль, хотел её угостить чем-нибудь. Я, ещё минуту, можно… (Эти слова  Пилиповского обращены к кому-то в вышине.) Я так хотел пригласить её в кинотеатр или биллиардную. В пивную нехорошо. (Умоляюще, вверх.) Ещё минуту. У меня на участке пивная была с дореволюционным названием – «Храм воздуха». Там часто хулиганил некто Клочков. Как-то раз бросил паразит в соседа горячей котлетой, потом путался в показаниях, что, мол, это не котлета была, а шнельклопс. А потом вообще в отказ ушёл – «по сути, написал, по сути», тот ещё тип, «я бросил только жменю зелёного горошка» Да… Так вот… И потом гулять с ней по городу, политому дождём. Или зимой,  на коньках через… Неву. Я бы её научил кататься. Её… кого-нибудь… Полину. Нельзя планы строить, товарищи. Я не в смысле жизни государства. Я в смысле жизни людей. Самое простое в голову не пришло, мог мороженым её покормить, по дороге к Неве.  У нас Главхладопром тогда марку держал, поверьте мне. Вкусно было. Планы нельзя… Вот у меня на отрывном календаре на завтра записано – репетиция танца «Агрессор», антивоенного, форму мне уже пошили, американскую, фуражку изготовили с их гербом и… (Снова высоко вверх) Можно? (Свирепо выпячивает челюсть, сдвигает фуражку вбок и пускается в пляс по всей сцене. Танец - нечто среднее  между гопаком и пантомимой штыкового боя. Сделав круг, возвращается в самую глубину, к занавесу. Снова всматривается в высоту, говорит
медленно.) Разрешите… быть …свободным… Есть! (По-строевому поворачивается, шагает к занавесу.)
И некому было сказать обалдую, чтобы не прикидывался на суде психом, лучше было сесть. Так оставался шанс. А в тюремной психлечебнице всё, ад. Я говорю про это, потому что мне не было всё равно. Я любил её, да, совершенно точно. (Уходит за занавес. Одновременно с ним уходит молодая Полина.)

В центре
Полина. Я некоторое время бродила у Малых Крестов - закрытой психиатрической лечебницы для осуждённых, признанных невменяемыми. Ночью, когда город засыпает, слышно, как они кричат. (Как бы потеряв мысль). Я хотела сказать… было слышно. Время  бедное, лекарств не хватало, всем им кололи серу, сульфазин.  Это очень больно, особенно если четвёрка – в обе ягодицы и под лопатки. И температура прыгает, выше сорока, давление тоже… Сколько он мог выдержать, голубчик. Надеюсь, не слишком долго.
Слава встаёт, прикрывая пах руками, идёт к занавесу, скрывается за ним.
Один тюремщик, или санитар,  рассказал мне, зачем их колют…
Джо. И зачем они это делают, ублюдки?
Полина. Чтобы больные становились тихими. Мой  и так был тихим.
В этот момент в центре сцены у автобусного навеса остались только Полина и Джо. Алексея и Любы на сцене уже нет. Свет, направленный на Полину теперь немного мягче.
Джо. Можно? (Касается щеки Полины.) Как это ощущение передать, вот в чём вопрос. Вы же не согласитесь сидеть на выставке живым экспонатом, чтобы каждый посетитель мог потрогать вас. Не согласитесь?
Полина. (Удивлённо) Ноги мёрзнут, представляете?  В такую-то теплынь.
Джо подбирает плащ и укутывает Полину.
Полина.  А погладьте меня ещё. Меня чертовски давно не гладили.
Джо. Вау! Вам понравилось. Как нам повезло с вами. (Гладит её)
Полина. Просто волшебные руки.
Джо. Фи, Полина, bad style. О руках женщины. Особенно такого урода, как я.