Понедельник после чуда

ДЖОН. Хэлен! Так что, доктор, мне теперь есть на что рас­считывать в будущем! Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Нас ждут великие дела! Не понимаю только, почему я еще здесь?!
ЭД (выливает содержимое стакана). Это просто пойло! Не­возможно!.. Слушай, а я ведь зашел, чтобы пригласить тебя на обед. Ида приготовила мясо.
ДЖОН. Будьте начеку, доктор: обожаю женщин, умеющих гото­вить мясо!
ЭД. Прошу тебя только: не говори, что я пил с тобой.
ДЖОН. А кто пил, доктор?! А? Я восхищен достижениями сво­их девочек! (Зловеще комкает письмо, смотрит по сторонам – но ЭДА уже нет).
Музыка. Меняется свет. Яркий солнечный день.
Приближающиеся возбужденные громкие голосе АННИ и ХЭЛЕН.
ДЖОН сидит на террасе, читает газету. Где-то на заднем плане мелькает нарядная ХЭЛЕН, появляется АННИ с подносом, на нем еда и письма. АННИ в темных очках.
АННИ. Могу я присоединиться к тебе?
ДЖОН. Буду счастлив.
АННИ. Что тебе нужно? (Показывает на поднос). Я имею в виду – еще что-нибудь принести? Нужно?
ДЖОН. Что мне нужно? (Свернул газету). Здесь написано – необходимо быть на передовой или в тюрьме! Или – или! Только – борьба! Может, мне попробовать посидеть в тюрьме?
АННИ. Я не последую за тобой.
ДЖОН. Самые великие книги были написаны в тюрьме.
АННИ (протягивает ему конверт). Это чек от Хэлен в фонд бастующих. К нему прилагается записка.
ДЖОН (читает записку). Да, она настоящий друг.
АННИ. Согласна.
ДЖОН (смотрит на чек). И – благодетельница!
АННИ. Знаешь, во время выступления творится вообще нечто невообразимое! Прямо на глазах преображаются люди! Верят! И в них буквально светится надежда... Они смеются, плачут, снова смеются, потом рыдают... Господи! У нее такой талант!
ДЖОН. Да, ты мне не раз это рассказывала...
АННИ. Я надоедаю тебе?
ДЖОН (неожиданно). Скажи – моя Италия возможна в этом году? Чтобы завершить книгу, мне надо все-таки туда.
АННИ. Но мы... не можем... мы связаны по рукам и ногам новым договором...
ДЖОН. Я готов и один... Для этого мне понадобится всего лишь пятьсот долларов.
АННИ. Но я не видела тебя целую зиму!
ДЖОН. Целую зиму я был здесь.
АННИ. Мне было очень одиноко без тебя.
ДЖОН. И тут, чего греха таить, не очень весело было... Но – жизнь есть жизнь.
АННИ. Мы... мы совсем как чужие. Мы даже... не разговариваем...
ДЖОН. Видишь ли, я сам себе кажусь порой чужим... Когда пребываешь в тени таких звезд, перестаешь понимать, кто вообще есть кто?! Мне бы хоть немного солнца, хоть каплю...
АННИ. А я... нет?
ДЖОН. У тебя есть Хэлен, у меня... туманная поездка в Ита­лию и задумка еще одной книги.
АННИ (внимательно смотрит на него). И расчет на нее? Да? Меня не покидает ощущение, что ты принимаешь ее за губку. Выжать! Еще раз!
ДЖОН. Черт побери, до чего же мерзко!
АННИ. Да! Хотя все это не украшает и меня!
ДЖОН (подходит к ней). Кто уговаривал меня согласиться на эту историю ? На всю эту затею – лекции, концерты, аншлаг, цветы, зрители, чеки?! Кто?!
АННИ. Это было необходимо для того, чтобы ты завершил книгу! Но не начинал новую, которую опять требуется завершить! И, оказывается, у него опять идеи, опять великие замыслы?..
ДЖОН. Да, да! Это моя жизнь! Моя!
АННИ. Твоя! Но ты в ней все менее и менее требователен к самому себе! Ты не рассчитываешь...
ДЖОН (перебивает). Я не рассчитал, что хозяйка здесь ты? И ты – и только ты – распоряжаешься здесь всем, потому что ты платишь! Когда ты далеко, я стремлюсь к тебе всей душой, всем сердцем, я хочу к тебе, но стоит тебе вернуться, и я...
Очень громко поет ХЭЛЕН.