Понедельник после чуда

ДЖОН. Как же она научилась говорить?
АННИ. Имитируя. В точности имитируя движения моего языка и мускулов гортани.
ДЖОН. Потрясающе! Блеск!
АННИ (спокойно). Обычно. Чуть выше среднего, ровно настолько, чтобы она могла закончить весь курс. Колледж – это уж само по себе беспримерно, а мы еще идем на медаль... А почему вы без бороды?
ДЖОН. Чтобы овладеть системой Брайля, нужна борода?
АННИ. Мне казалось, что каждый нормальный профессор в колледже просто обязан носить бороду.
ДЖОН. А как же она справляется в классе?
АННИ. Я всегда рядом и все ей перевожу.
ДЖОН. А... Я не профессор вовсе.
АННИ. Я знаю Ленора мне говорила.
ДЖОН. Просто преподаватель. Английский язык в Гарварде.
АННИ. Она так и говорила – Гарвард.
ДЖОН. А теперь я ушел оттуда. Работаю редактором в одном молодежном журнале.
АННИ. Так это же даже лучше.
ДЖОН. Но я и не редактор.
ХЭЛЕН. Он на глазах становится все загадочнее и загадоч­нее...
ДЖОН. Я – писатель. В моей голове уже книг двадцать... Но что мне хочется сделать перво-наперво: произвести основательную критическую чистку, – избавить Америку от всякой дряни для чтения. Собственно, то, что вы сделали в педагогике. И начать совершенно новую работу по подлинно жизненному эксперименту – литература должна идти в жизнь.
АННИ. Что же вас останавливает?
ДЖОН. Самое прозаическое – нужда? Мне нужно есть и пить, то есть – деньги! Вы, наверное, не поняли меня – я говорил о том, что наши писатели давно и прилежно, старательно подражают матушке Европе, а наши собственные проблемы – что им до них?? Сэр не может и не хочет понять рабочего. Он попросту не знает языка, на котором говорит тот...
АННИ. Вот это все, что вы нам поведали, – это и есть ваша основная специальность? Круг ваших основных забот и интересов?
ДЖОН. Боюсь, вы что-то вроде ведьмы.
АННИ. Да?
ДЖОН. Или колдунья. Понимаете, те, кто выкинут из жизни, тоже имеют право голоса? Они хотят рассказать о себе и должны! Все, кто брошены, те, кто на дне, кто отвергнут, воюют за право говорить!
АННИ. Вы что – и про Хэлен думаете так же?
ДЖОН. Да.
АННИ. Но она – поднявшийся человек! Восставший!
ДЖОН. Благодаря вам. Но ведь при этом – вы в какой-то мере порабощены, зависимы, в плену?
Пауза.
Я пришел дать вам волю.
АННИ. Наверное, наш контракт с журналом был ошибкой. Но нам очень нужны деньги. А совмещать учебу, дом, плюс еще эти статьи для журнала.
ДЖОН. Вот для того я и здесь.
ХЭЛЕН. Редактор просто сел нам на шею.
АННИ. Запомните: ничего добавлять к тому, что пишет Хэлен, не нужно.
ХЭЛЕН. Только – сокращать. Я ужасно многословна да еще пишу очень уж высоким стилем.
ДЖОН. Понимаю.
АННИ. Я научу вас ее языку, он, правда, чуть-чуть отличается от языка рабочего класса.
ДЖОН (о ХЭЛЕН). Нет, она – гений! Гений!
АННИ. Да, так многие говорят. Им нравится это говорить, а... ей, нам – не нравится это слышать... И – хватит. До вос­кресенья, мистер Мэйси. (Провожает его к дверям). И вы, навер­ное, ожидали увидеть здесь нечто другое? Или рассчитывали на другую встречу?
ДЖОН. Все в порядке! Я приду в воскресенье и принесу вам что-нибудь новенькое из Маркса.
АННИ. Что вы – столько забот!.. Да и где мне взять время на чтение, терять время для меня...
ДЖОН (перебивая, торжественно). Вам нечего терять, кроме своих цепей! Это – старик Маркс! (Весело нажимает на звонок, смеется, выходит).
АННИ внимательно смотрит ему вслед, пока мимо нее не проходит ХЭЛЕН.
ХЭЛЕН. Спать. Спеть.
АННИ. Нет. Нет. Еще у нас тригонометрия.
ХЭЛЕН. Опять?
АННИ. Увы.