Работа актера над собой 2

…………………19……г.
– Начну с одиночного общения, или самообщения, – объявил Аркадий Николаевич, войдя в класс. – Когда в реальной действительности мы говорим громко сами с собой при самообщении?
Тогда, когда мы возмущены или взволнованы настолько, что не в силах сдержать себя, или когда мы сами себе втолковываем какую-нибудь трудно усвояемую мысль, которую не может сразу охватить сознание, когда мы зубрим и звуковым путем помогаем себе запомнить усваиваемое; когда мы выявляем наедине с собой мучающее или радующее нас чувство, хотя бы для того, чтоб облегчить душевное состояние. Все эти случаи самообщения встречаются очень редко в действительности и очень часто на подмостках.
В тех случаях, когда мне приходится там общаться с самим собой молча, я чувствую себя рекрасно и даже люблю этот вид самообщения, хорошо знакомый мне по реальной жизни, он выходит у меня естественно. Но зато, когда мне приходится стоять на подмостках глаз на глаз с самим собой и произносить длинные, витиеватые монологи в стихах, я теряюсь и не знаю, что мне делать.
Как оправдать на сцене то, чему в подлинной жизни я почти не нахожу оправдания?
Где мне искать при таком самообщении этого я – сам? Человек велик. Куда обращаться? К мозгу, к сердцу, к воображению, к рукам, к ногам?.. Куда и откуда направлять внутри себя токи общения? Для этого процесса необходимы определенный субъект и объект. Где же они сидят в нас? Лишенный двух общающихся внутри центров, я не могу удержать в себе разбегающегося, не направленного внимания. Неудивительно, что оно летит в зрительный зал, где нас всегда подкарауливает неотразимый объект – толпа зрителей.
Но меня научили, как выходить из положения. Дело в том, что, кроме обычного центра нашей нервной психической жизни – головного мозга, мне указали на другой центр, находящийся близ сердца, там, где солнечное сплетение.
Я попробовал свести между собой для разговора оба упомянутых центра.
Мне почудилось, что они не только определились во мне, но и заговорили.
Головной центр почувствовался мне представителем сознания, а нервный центр солнечного сплетения – представителем эмоции.
Таким образом, по моим ощущениям, выходило так, что ум общался с чувством.
«Что ж, – сказал я себе, – пусть общаются. Значит, во мне открылись недостававшие мне субъект и объект».
С описанного момента мое самочувствие при самообщении на сцене стало устойчивым не только при молчаливых паузах, но и при громком словесном самообщении.
Я не хочу разбираться, так это или нет, признано или не признано наукой то, что я почувствовал.
Мой критерий – личное самочувствие. Пусть мое ощущение индивидуально, пусть оно является плодом фантазии, но оно мне помогает, и я пользуюсь этим.
Если мой практический и ненаучный прием поможет и вам, – тем лучше; я ни на чем не настаиваю и ничего не утверждаю.
После некоторой паузы Аркадий Николаевич продолжал:
– Легче овладеть и справиться на сцене с процессом взаимного общения с партнером. Но и тут мы встречаем трудности, которые надо знать и с которыми надо уметь бороться. Например: мы с вами на сцене, и вы общаетесь непосредственно со мной. Но я большой. Видите, какой я! У меня нос, рот, ноги, руки, туловище. Неужели же вы можете сразу общаться со всеми частями тела, из которых я составлен? – допрашивал меня Торцов. – Если же это невозможно, то изберите какую-нибудь часть, точку во мне, через которую вы будете общаться.
– Глаза! – предложил кто-то. – Они – зеркало души.