Театр времен Нейрона

ЭДВАРД   РАДЗИНСКИЙ
ТЕАТР  ВРЕМЕН  НЕРОНА  И  СЕНЕКИНочь. Рим. Бесконечные ступени амфитеатра цирка, уходящие во тьму. В дрожащем свете факелов на фоне ступеней - высокий крест и рядом - огромная бочка.
В бочке сидит С т а р и к, и беспокойно появляются и исчезают седые длинные волосы, высокий лоб и глаза.
Привалясь к бочке, прямо на земле, привольно раскинулось совсем юное прекрасное существо: грива спутанных волос, огромны глаза и тщедушное тело мальчика. Этакий странный А м у р. Чуть поодаль стоит другой юноша  - он постарше - в белоснежной тоге, с золотым венком на прекрасной голове. И с бичом в руках. Совершеннейший Аполлон. Только Аполлон с бичом. Со скрежетом поднимается решета - и из подземелья появляется прекрасная девушка. Под изодранной легкой тканью - тело Венеры.
Она выходит, чуть покачиваясь,- как та богиня из пены вод, и вслед ей из подземелья грубо и страшно несутся вопли, женский визг, хохот и крики невидимой толпы.
Эта появившаяся  В е н е р а, будто обессиленная своим рождением растягивается на земле головой к Амуру - и они вдвоем образуют молчаливую грациозную группу.
Тишина. Молчание. Наконец Аполлон поикал кого-то глазами во тьме амфитеатра. Удар его бича - и тотчас на этот звук выступает старик в тоге римского сенатора. Аполлон вновь поднимает бич - и тогда старик  С е н а т о р торопливо издает некие странные звуки, напоминающие ржание.
Вновь тишина. Только вопли толпы из подземелья.
В тишине вдруг раздается нежный смех Амура. Этот смех как-то очень мелодично подхватывает Аполлон, потом лежащая Венера.
Так они смеются тихим завороженным смехом - будто три юных прекрасных божества. Но cмeх этот будто смывает - когда сопровождаемый рабам с факелам появляется еще с т а р и к  -  прямой, величественный, гордый. Увидев вошедшего, Аполлон бросается ему на грудь, обнимает. Эта какие-то яростные объятия.
Он будто душит вошедшего - и лихорадочна говорит, почти кричит:

- Сенека! Учитель! Сенека!

С е п е к а (пытаясь вырваться из объятий). Нерон! Великий Цезарь!
Н е р о н (сжимая его еще яростней). Ну что ты, учитель! Эта для других я Цезарь, а для тебя - твой ученик. Всегда и всего лишь - послушный ученик Нерон. (Выпустил Сенеку из объятий – будто оттолкнул.) Такая теплая ночь, а ты укутался, учитель... ты нездоров?
С е н е к а. Старость, Цезарь. Охладела кровь - и теперь вечерами я надеваю две туники, толстую тогу, шерстяной нагрудник, обмотки на бедра и голени - и все равна зябну. (И тут наконец замечает старика Сенатора. На лице Сенеки - изумление, но оно кратковременно, ибо единственное выражение его лица - бесстрастие.) Рад тебя видеть, сенатор Антоний Флав.

Сенатор молчит - он будто не слышит. Тягостная тишина - и Сенеке приходится заполнять возникшую неловкую паузу.

(Сенатору.) Позволь мне приветствовать тебя, друг май Антоний Флав, старинным приветам, которым наши деды начинали свои наивные добрые письма: «Если ты здоров - это хорошо, а я - здоров»...

И опять - .молчание. Тогда Нерон поднимает свой бич - и старик Сенатор явственно…    ржет. На лице Сенеки почти ужас - и вновь его бесстрастное лицо.

Н е р о н (светски). Какое прекрасное приветствие, учитель. Как сразу повеяло безыскусной простотой! Ах наша римская древность! Как они умели ухватить главное: «Если ты здоров - это хорошо». Именно - здоров (усмехнулся), то есть живой. Только одного не пойму, учитель. Почему ты все время обращаешься к сенатору Антонию Флаву? И где ты увидел здесь мудрого сенатора Флава?