Зал для курящих

ГОЛОС ВИКТОРА: Чёрт, что со мной… Снова это… снова… так же… Ты... Девочка моя… Я говно. Я не стою твоего мизинца.
ВИКТОР (заметно смягчаясь): Нет, послушай… Ты знаешь, что меня подкупило в тебе тогда, на теплоходе? И что не отпускало до сих пор? (Лера кладёт зажигалку на стол). Из-за чего я был готов отдать тебе всё, что имею, и всего себя без остатка? Что тебя отличает от всех этих… (Он делает неопределённый жест рукой и головой)
ГОЛОС ВИКТОРА: …шлюх.
ВИКТОР: Искренность. И бескорыстность.
ГОЛОС ВИКТОРА: Бред! Бред!

Виктор встаёт из-за столика, выходит на середину сцены.

ВИКТОР: Бред! Мне просто понравилось, как она держала сигарету. И вот этот жест… и зажигалка между пальцев… Вся эта её манера… Я как увидел, так сразу в это провалился. С головой. А ведь курить – очень вредно! Даже пить и то полезней, чем курить. Я даже хотел заставить её бросить, но сам втянулся. Она просто как-то действует что ли… Как бы это объяснить… Я не могу быть просто рядом с ней. Вот так, мол, я сижу, а она напротив сидит, и мы просто разговариваем. Ну, это же бред! Это ведь то же самое, что говорить, будто пьёшь водку исключительно ради вкуса и ничуть не пьянеешь. Просто с ума схожу. Вот, даже разговаривать начал сам с собой. А чего в ней особенного? Почему именно она? Почему? Что в ней такого уникального? Как можно быть уникальным? Что вообще отличает одного от другого?! (Обводит взглядом зрительный зал) Все на одно лицо! Так и есть… Как тогда… На море… Мне было восемь лет, когда я всё понял. У меня панамка была такая белая. И трусы с карманом, как у взрослого. И формочка такая. Рыбка. И папа сказал: «В воду не ходи» А мама сказала: «Да пусть ножки помочит, волны-то маленькие сегодня. Почти никакие. И я смотрю всё время» А папа сказал: «Волны разные бывают». А я сидел и смотрел на море. И всё думал: а где же они разные-то? Все одинаковые. Ну большие есть, маленькие. С пеной ещё такой бывают. Ну и чего? Они ведь всё равно одни и те же! Одинаковые! Волны себе и волны… Вода! И потом… Ну вот на теплоходе… Она мне говорит: «А почему вы ушли с банкета?» А я ей как раз пепельницу принёс. И я смотрю на море, а в руке у меня пепельница эта. И я вспомнил как тогда…  С формочкой... И море опять… И я ей говорю: «Потому что все одинаковые». А она прикуривает вот так… и говорит: «Там?» А я говорю: «Везде». А она говорит: «Не может быть. Даже волны вон – все разные. Видите, рябь такая на поверхности». А я удивился очень. Не про рябь, конечно… А про то, что она вообще именно про это… И я говорю: «Ну, вы, может быть, и не совсем одинаковая…» Ну, я же просто так сказал. Как комплимент, чтобы беседу поддержать вроде… А потом смотрю – а она правда какая-то… Не знаю, как сказать… Но я это чётко ощутил тогда. А вот как пытаюсь подумать об этом или сказать – так всё. Теряю. Нельзя на этом сосредотачиваться и как-то специально стараться понять… Или зафиксировать. Тогда просто перестаёшь это чувствовать. А когда перестаёшь чувствовать, то…

Виктор делает усталый взмах рукой, возвращается за столик.

ВИКТОР: Я умоляю тебя – не топчи это лучшее в себе.
ЛЕРА (снова берёт в руку зажигалку): Лучшее во мне растоптал ты. Условия развода я озвучила.
ГОЛОС ВИКТОРА: Господи!.. Да что же это… Я должен найти слова…
ВИКТОР: Пойми, если ты станешь такой же, как они, мне больше не во что будет верить. И незачем будет жить.
ЛЕРА (чиркает зажигалкой, медленно несёт её к сигарете во рту): Значит, всё-таки есть они.
ГОЛОС ВИКТОРА: Идиот! Думай, думай…